24 ноября 1932 года – скорбная дата для жителей Незамаевской . 80 лет назад решением Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) эта станица была занесена на «черную доску». Последствия этого обернулись трагедией для сотен и тысяч земляков.

Что говорят документы

26 ноября 1932 года. В этот день бюро Павловского райкома ВКП(б) во исполнение решения крайкома принимает документ. В нем 10 пунктов, в которых обозначены меры сурового наказания незамаевцев. Были закрыты все магазины и вывезены товары из Незамаевской . Станицу оцепили войска, чтобы не допустить выезда в другие населенные пункты на базары. Обязали взыскать с колхозов, колхозников и единоличников досрочную уплату кредитов, налогов и т. п. Заготскот должен был за 10 дней выполнить план мясозаготовок.

Решено было провести повторную чистку колхозных, кооперативных и советских аппаратов в станице. Редакции газеты «Рабочий Ростов» предписывалось перебазироваться из станицы Екатериновской (ныне Крыловская) в Незамаевскую и 28 ноября выпустить номер газеты с разъяснением, что значит занесение на «черную доску».

Был снят с работы секретарь парткома Уваров. На его место рекомендован Мельников. Вынесено ходатайство перед крайкомом партии о роспуске незамаевского стансовета. Объявлено, что в случае невыполнения годовых планов незамаевские колхозы будут распущены как лжеколхозы.

16 декабря сняты с работы Гапич – редактор районной газеты «Коллективист», прокурор Коначев, посчитавший несправедливыми 20 дел, возбужденных против незамаевцев. Исключены из партии и отданы под суд секретарь станичного парткома Кузьменко («дезертировавший в период напряженной классовой борьбы», как сказано в документе), председатели правлений в колхозах «Страна Советов» Деревянко, «Чонгарец» – Шмыков и бригадир Кривонос, пропагандист райкома Хорошилов и другие.

Еще больше пострадало простых тружеников. Станица, окруженная в основном, состоявшими из латышей и чеченцев, воинскими частями, с введенными в неё танками, превратилась в резервацию с единственным выходом – на кладбище. Туда на телегах свозили людей, умерших от голода.

На двух станичных погостах были вырыты неглубокие длинные траншеи. Подвозившие на коровах мертвецов вытягивали у подвод съемные боковые доски, и тела беспорядочно падали в траншеи. Некоторые из сброшенных еще шевелились, дышали. Их прикапывали землей, которая тоже ходила волнами от движений несчастных.

Чудом удалось выбраться из такой могильной ямы Хорошилову. Он добрался до Тихорецка, а потом, окрепнув, переехал в Краснодар, где жил, работал. Здесь впоследствии и умер.

Вспоминают старожилы

Александра Никитична Алехина, которая появилась на свет в 1914 году на Рождество Христово, вспоминает: «Мои родители Залоз¬ние – Никита Пархомович и Харитина Павловна – были единоличниками. Имели землю, коней, коров, быков, овец, птицу. Жили в достатке. В семье воспитывалось 9 детей. И хотя мама была второй женой у отца (он взял её в дом вместе с двумя сыновьями от первого брака Георгием и Николаем Никоненко), она по-доброму относилась ко всем. Жизнь в семье была налажена, шла своим чередом. Мальчики познавали грамоту в школе, а девочки учились хозяйским премудростям.

Но наступили страшные 1932 и 1933 годы. Идешь, бывало, по улице, а люди мертвые то тут, то там лежат. Падали и умирали на ходу. А дети были как скелеты, обтянутые кожей»…

На улице Заводской в станице Павловской живет Мария Яковлевна Сахно. Казачка, родом из Незамаевской . Ей идет 93-й год. Недавно я получила очередное письмо от землячки, которая собирает все вырезки из газеты «Единство», в которых идет речь о родной станице. Только близких здесь у Марии Яковлевны не осталось. Причиной тому в немалой степени и голодомор , о котором М.Я. Сахно вспоминает: «За хатой нашей в саду росла большая роза, под которой я похоронила братика. Ему был всего годик. Мальчик умер от голода. Плакал, просил кушать, а мне нечего было ему дать. Бабушка уже не поднималась от голода. Мамаша ходила и где-то меняла тряпки на еду. Как старшая в доме, я зашила тельце братика в рядно, выкопала могилку… Сама была слабая, плакала, пока схоронила. А бабушку тоже закопали в саду. Еще двое детей умерли от голода и холода…»

Живет в Краснодаре атаман казачьего общества «Прикубанский курень» Василий Петрович Прохоренко. Он родился не в Незамаевской , но в станице издавна поселились его близкие по материнской линии. В семье Пантелея Галактионовича Чередниченко умерли жена, двое детей. От голода скончались брат его Игнат с женой и четырьмя детьми. А сестра Анна (в замужестве Хилько) потеряла троих детей. Вот атаман и приезжает каждый год в станицу поклониться праху предков.

И вымерла станица

К сожалению, подобных историй, семейных трагедий в Незамаевской много. Станица, имевшая в 1929 году 15023 души и 42386 сажен земли (для сравнения в Павловской в ту пору было 12269 душ и 32330 сажен земли), буквально вымерла. Одни историки называют 6 тысяч скончавшихся от голода, другие – 10 тысяч человек. Но точных цифр никто не знает. Ясно одно: умерло большинство населения.

– Такое не должно повториться. Не дай Бог пережить подобное! – считает М.Я. Сахно, как и многие её земляки.

Сегодня в Незамаевской нет и трех тысяч человек. Нет и предприятий, на которых могла бы работать молодежь. Рождается людей значительно меньше, чем умирает.

Некогда богатейшая кубанская станица, основанная казаками в числе первых куренных селений на Кубани, испытала на себе все последствия революций, войн, перестроек. И кто сегодня, спустя 80 лет после узаконенного властью геноцида, поможет Незамаевской приобрести новые силы и восстановить былую славу?

А. Бессчетнова, наш нешт. корр.