Чем дальше мы от детства, тем резче оно всплывает в памяти.

14-02-2015_09Мне девять лет. Август. Скоро в школу. На улице слышится тарахтение мотоцикла. Около нашей хаты звук затихает. Входит дядя, перепоясанный патронташем и с  ружьем на плече. Высокий, смуглый. Носит тонкие усики а ля франсе. Друзья так и зовут его – Француз. На первый взгляд он производит впечатление изысканности. В тридцать два года он немножко ветреный. А может и не немножко.

– Санчо! – кричит он на всю комнату. – На охоту хочешь?

Еще бы! Как выброшенный пружиной, взлетаю с кровати. Целуя и обнимая маму, пристально и просяще гляжу ей в глаза.

– Ладно. Езжай, хитруля. Только не балуйся там. Был бы  ты до труда такой падкий.

Эх, мама до сих пор не поняла, что между работой и развлечением – две огромные разницы. Последние слова  уже не слышу, так как удобно расположился на сиденье «Ковровца». Сердце выскакивает из груди. Дядя заводит мотоцикл, и мы выезжаем в поля за станицу.

П

ахнет скошенной соломой, поспевающей кукурузой. От тополей доносится запах липкой смолы. Всё это вместе с  полынью, чабрецом, мятой и камышом собирается в пряный букет, который всегда наплывает при воспоминании о моем детстве и станице. Небо яркое. Изредка солнце прячут огромные пушистые облака, обдавая прохладой. Вот и поля с медовым подсолнечником. Именно здесь голуби попадаются чаще. Они сидят рядами на проводах линий высоковольтных передач. Одна беда: стоит остановиться и притронуться к ружью, как стая снимается и быстро улетает. После нескольких неудачных попыток мой взрослый напарник, почесав макушку, изучающе глядит на меня.

– Санчо! Хочешь пострадать за Родину? Я тебе потом героя присвою. Звезду из буряка вырежу и на пузо повешу.

Без посторонних мы обращались между собой на особом языке. Он называл меня Санчо Ламанческий, а я обращался к нему на ты и величал Вица. Такова была его  прихоть.

Не зная, что он решил выкинуть в этот раз, на всякий случай просчитываю варианты. Значит так: ружье пока разряжено, так что заставить не получится; рядом густое поле и не менее густая лесополоса, есть где спрятаться. Став в позу блатного, выдвинув подбородок вперед и выкинув руки ладошками вверх, цежу сквозь зубы:

– Обломайся! Че те надо, Вица?

Дядя, поняв моё душевное состояние, успокаивает:

– Не бзди, Санчо! Твоя шкурка ценится только зимой. А до зимы носи – я разрешаю. Пока садись за руль. Езжай тихонько под проводами. Попробую этих пугливых тварюк снимать на ходу.

В

тот же миг с радостью уселся на место дяди и вцепился в руль. На мотоцикле ездить с его помощью начал ещё год назад. Одна беда – не доставал ногами до  земли. При трогании с места и остановке кто-то должен был держать машину за багажник, чтобы я не упал. С помощью Санчо стартуем. Я весь такой счастливый рулю по грунтовой тропинке между лесополосой и полем.

Впереди на проводах целая туча жирных голубей. Дядя отодвигается на багажник. Снимает ружьё. Укладывает его мне на плечо. Концы стволов в сантиметрах двадцати впереди моего носа.

Только хотел возмутиться, но в этот миг изрыгается дуплетный выстрел. Из стволов – страшный грохот и сноп огня. Летим. Кто куда – непонятно. Очень мерзкий запашок от пороха или от дядиных штанов, промелькнувших над моей головой. Вскакиваю. Вица, оставляя борозды в пыли, продолжает сунуться по земле, матерясь и проклиная судьбу. Мотоцикл с ружьем где-то в подсолнухах. Покрутив головой, дядя поднимается:

– Пересчитал голубей, которых я сшиб?

– Дурак и не лечишься! – кричу в ярости.

Вица выламывает длинный стебель подсолнечника.

– А не-не, лечишься, лечишься, – чуя неладное, меняю обстановку на примиряющую.

–  Моя школа! Быстро соображаешь… – хохочет дядя.

И

дем искать подстреленных птиц. Собрав полтора  десятка, выдвигаемся в обратный путь. По пути наворовали огромный мешок свеклы и кукурузы для хозяйства. Домой едем через хутор. В центре – правление колхоза. На ступеньки вышло подышать всё начальство. Как раз против них мешок развязывается и почти всё собранное «непосильным трудом» высыпается. Хорошо хоть номер такой грязный, что не разобрать. Дядя матерится на чем свет стоит и накручивает ручку газа. Мотоцикл начинает чихать и дергаться – кончается бензин.

– Дотяни, родненький! Я тебя в стоп-сигнальчик поцелую,  – жалостливо просит дядя.

Кое-как добрались домой.

– Ну что? Целуй мотоцикл! – требую я.

– Пусть он меня теперь целует в стоп-сигнальчик, – отвечает охотник, и взяв мешки с голубями и оставшейся свёклой с кукурузой, уходит во двор. Немного не доходя до веранды, бросает добычу на землю, поворачивается, прищурив глаза, расстегивает ремень и шипит:

– Так что ты мне сказал на поле? «Лечишься, лечишься?» Выходит, что я всё-таки дурак и продолжаю лечиться? Ну я тебя сейчас!

Не угадал дядя. Я всегда наготове. Убегаю быстрее ветра. Только меня и видели.

А. Оленцов.