Дети и сироты войны, как вам живется? Как чувствуете себя на склоне лет вы, появившиеся на свет в сороковые-роковые? Даже самые младшие из нашего поколения разменяли седьмой десяток. Как сложилась ваша судьба? Расскажу о себе (а может и о нас).
Я дочь погибшего солдата-танкиста. Родилась в 41-м, за четыре месяца до начала войны. Что значит холод и голод – знаю не понаслышке. Папа ушел на фронт на второй день войны – 24 июня. На память о том дне осталась фотография: родители стоят во весь рост, у отца на руках я.
Мама практически сутками работала в колхозе, некоторое время ухаживала за ранеными красноармейцами в госпитале, располагавшемся в здании нынешней школы № 2. Мною занималась бабушка – папина мама – если бы не она, кто знает, выжила бы я или нет.
Картинки-воспоминания раннего детства всегда со мной. Неверное еще и потому, что они связаны с пережитым страхом, а иногда и ужасом.
Дом наш был на улице Урицкого в паре кварталов от речки. На огороде немцы поставили палатку и жили в ней. А один, рыжий такой, приходил с котелком к бабушке и требовал наполнить его съестным. Сами-то жили впроголодь, а тут еще и оккупанты обирали.
Бомбили кладку (пешеходный мост через Сосыку). Рев самолетов, грохот взрывов. Бомбардировщики летали так низко, что казалось еще немного и заденут крыши домов. Мы с подругой Раей Лопаткой (Кисиль) на улице, спрятаться негде, бабушка кричит: «Падайте! Падайте в картошку». И мы прячемся, нас среди кустов даже не видно.
Во время другой бомбежки «спасительных» грядок рядом не оказалось. Помню, что кто-то схватил меня в охапку и занес в подвал. Присмотрелась – а там еще есть испуганные люди.
Макуха на столе. Вместо света или свечек ночью зажигали каганцы. Это светильник в виде плошки (чашки) с фитилем, опущенным в растопленное сало или растительное масло. Если утром на столе лежит кусок макухи или… хлеба – значит, мама, пока мы спали, приходила домой.
Похоронка, вернее извещение о том, что мой папа Гузий Константин Макарович пропал без вести, пришла и в наш дом. Мы с подружкой, пока наши мамы на работе, были рядом с бабушкой. Жмемся к ней, когда она, прочитав бумагу, плачет и причитает: «Сыночки, оба погибли!». И мы чувствуем, что произошло нечто более страшное, чем пережитые нами бом-бежки.
Не легче было и в послевоенные годы. Отцовские сапоги да фуфайка – и школьная форма, и одежда в которой бегали почти до середины 60-х. Однажды, когда я училась в 7-м классе школы им. Шевченко, на улице меня остановил мужчина, поинтересовался, чья я девочка. Услышав фамилию, он неожиданно сказал, что был с моим отцом в одном концлагере. Его рассказ потряс меня. Я так и представила, как пленных, полураздетых красноармейцев в 20-градусный мороз держали под открытым небом, а поутру ослабевших и умерших отвозили и бросали в ров. Как засыпали землю, а в ней шевелились умирающие. Мой собеседник с двумя товарищами смог сбежать из плена, сделав подкоп под ограждением, а отец навеки остался там.
Долгое время все фашистское вызывало во мне гнев, протест. После седьмого класса даже перестала учить немецкий язык. Став взрослой, пыталась найти хоть какую-нибудь информацию об отце. Помог двоюродный брат. В 1990 году на его запрос пришло официальное письмо, в котором сообщалось, что 21 февраля 1942 года в возрасте 27 лет мой отец погиб в шталаге XVII В «Гнейксендорф», Австрия. И если до этого времени я еще сомневалась в рассказе фронтовика, то теперь в семье бережно храним и документальное подтверждение его слов.
В 1985-м году, когда к 40-летию Великой Победы появилось много фильмов, в том числе и документальных, старалась смотреть все: вдруг увижу отца. Но, увы…
Быть сиротой – непростая судьба. Не довелось испытать ни отцовской ласки, ни помощи, ни заботы. Обидно было, что именно твой отец не пришел с войны. Устраивались в жизни кто как мог. Рано стали работать, в 70-х сложили своими руками саманные хаты, а сейчас выживаем на пенсию в восемь тысяч. Спасибо, что в трудную минуту дети не забывают.
Когда подхожу к мемориалу в Павловской, всегда возвращаются страшные детские воспоминания о фашистах, и о погибших за наше мирное небо, как мой папа, солдат. Особенно о тех, кто лежит в безымянных могилах на чужбине.
Раиса Константиновна Гузий,
ветеран труда, инвалид II группы.
От редакции. Кроме письма, наша читательница передала фотографию отца, а также двоюродного брата, который посетил Австрию, долину Вахау, где погиб К.М. Гузий. Красивейшие места в нижнем течении Дуная, хранящие боль и память войны. На месте лагеря построен храм, и в нем горят свечи, есть посетители, молящиеся за своих родственников.