Павловчане часто видят в станичном парке эту поседевшую женщину. Приносит она цветы к памятнику борцам за Советскую власть, над которым шумят на ветру старые тополя, живые свидетели тех героических дней. На белом обелиске золотыми буквами высечены имена павших за лучшую жизнь. И среди них спит вечным сном Василий Григорьевич Патока, брат этой старушки. Воспоминание о нем для Анны Григорьевны – воспоминание о себе, о своих товарищах, о времени, о революции.

* * *

В подвале было темно. Пахло мышами и сыростью. Лица арестованных тонули в темноте. Сидели молча, лишь кто-то стонал в дальнем углу.

– Анна, что с нами будет? – шопотом спросила подругу Елена Патлань, жена красно­ар­мейца.

– Крепись, милая.

Сверху доносилась пьяная брань, слышался звон бьющейся посуды. Это веселились враги.

Да, кто-то выдал их. А вот кто, кто? Этого Анна Патока не знала. Да мало ли в станице кулачья с подпевалами. Они злые, как цепные псы. Все припомнят. Советская власть стала им поперек горла.

Сейчас конец августа. Белые второй раз занимают Павловскую. А о первом их приходе вспоминать страшно. День тот стал черным днем в жизни станицы. Было это 29 апреля.

…Дом Григория Федоровича Патока напоминал пчелиный улей. Сюда то и дело входили и выходили бедняки, знакомые станичники. Люди тянулись погутарить с хозяином, с его сыновьями Василием и Антоном,  только вернувшимися с Германского фронта.

И им было что рассказать станичникам. О войне, революции, земле.

Отец еще в детстве говорил сыновьям и дочерям о той несправедливости, которая существует на земле, о горькой доле рабочих и крестьян. Сам  Григорий Федорович, лучший в станице сапожник, был связан с большевиками, глубоко разделял их взгляды.

Ранней весной того грозного 1918 года покинул родной дом Антон. Он ушел добровольцем в отряд Д.П. Жлобы.

В Павловской организовался красный отряд, который возглавил умный и смелый командир Николай Захарович Кравченко. Одним из первых вступил в  него Василий Патока.

По соседству в хуторе Упорном расположилась белая банда генерала Филимонова. Станичники изо дня в день ожидали ее нападения, отряд был в боевой  готовности.

Ночью 29 апреля филимоновцы незаметно подошли к Павловской. завязался бой. В весенней ночи бешено затрещали пулеметы, заговорили вин­товки.

На линии огня была и Анна Патока. Вместе с другими женщинами она пришла спасать раненых.

Оборона станицы растянулась от железнодорожной  станции Сосыка – Ростовская до станции Сосыка – Ейская, белые нападали. И хотя силы были далеко не равными, павловцы защищались мужественно. Одну атаку за другой отражали они.

Где-то рядом строчил пулемет и вдруг замолк. Анна подползла ближе. Пулеметчик лежал, обливаясь кровью. Прислонила ухо к груди. Жив. Пуля вошла в плечо. Быстро перевязала раненого.

А бой разгорался с новой силой. Анна видела, как спасала красноармейца её подруга Елена Патлань. Под свист пуль она перебегала от одной огневой точки  к другой. Вот она склонилась над своим соседом Андрианом Гненик, вот перевязывает раненого в  спину Федора Титова.

А когда кончились бинты,  санитарка разорвала на себе платье и перевязала только что упавшего Якова Коркишко. Затем  с ним поползла к телеге.

«Смелая какая,  – подумала Анна. – А раньше ведь жила тихо, незаметно. Отца даже не знала. Елене было всего два года, как его задавило ремнем на одном украинском сахарном заводе. Батрачила на богатеев. Вышла замуж за батрака».

Враг напирал. В самый  разгар боя на сторону филимоновцев перешла кавалерия, которой, как оказалось, командовал изменник.

Отряд, неся большие потери, отступил к Уманской. Белые заняли Павловскую, захватили больницу с ранеными.

Пленных вывели за железную дорогу. Раздели. 128 человек смотрели смерти в лицо. Смотрели прямо, не опуская и  не пряча глаза. Глухие выстрелы донеслись до Анны, неизмеримым горем отразились  в сердце. Расстрелян был ее брат Василий, брат мужа Гавриил Радуль, многие друзья, товарищи, знакомые красноармейцы, которых она выносила с поля боя.

Через день белых выбили из станицы. И вот их второй приход. Начались грабежи, аресты.

Анна и Елена сидели на  холодном полу, плечами прижавшись друг к другу.

– А ты молодец, Ленка.  Храбрая, – вспомнив бой, сказала Анна.

– Тогда о страхе забыла. А сейчас боюсь. Не за себя, за человека, который внутри меня.

– Муж твой знает, что ждешь ты ребенка?

– Нет. Петр где-то далеко. Воюет в Первом  Крымском полку.

За дверью раздались громкие шаги. Арестованные перестали шептаться. Отомкнули замок.  Резко распахнулась дверь. Яркий свет  резанул по глазам. На пороге, выпятив грудь, ехидно усмехаясь, стоял белый прапорщик. Из-за его спины выглянул один из станичных казаков и  показал на Елену и Анну.

– Ха-ха-ха, – голос прапорщика звучал зло и властно, – попались большевистские выродки.

Два белоказака схватили женщин и поволокли  из камеры:

– Сто плетей, – отдал приказ казаку прапорщик.

– Ваше благородие. Грех цэ. Бачите, беременная она, – вступился было казак.

– Молчать! Выполняй приказание.

* * *

49 лет прошло с  тех пор. Анна Григорьевна Патока (ныне ее фамилия Радуль) и Елена Алексеевна Патлань никогда не забывают дни грозного восемнадцатого. Многих товарищей нет в живых. Не вернулся с войны второй брат Анны Григорьевны Антон, воевавший со Жлобой, погиб под Ставрополем муж Елены Алексеевны Петр Филиппович. Не увидел он свою дочь Веру, родившуюся в суровую годину.

…128 их было, 128 храбрых,  непокорившихся. В память о  красноармейцах стоит в  станичном парке обелиск. В апреле распускают листья тополя. Каждую весну приходит сюда старая женщина, приносит первые живые цветы.

В. Зинченко.

(Газета «Путь к коммунизму», 14 ноября 1967 года).