Стоял  во дворе районной больницы у ворот морга. Прошла мимо не слишком презентабельная молодая пара. Парень громогласно выдал: «Как от этого морга несёт!», добавляя эпитеты.

Оторопев, зашагал вслед, попутно сжимая кулаки. Но мой благородный порыв был остановлен. Кулаки как-то разжались: парень прав. Запах… В шаге от центральной дорожки, в нескольких – от детского отделения и инфекционного – открытая сливная яма морга. На ней наброшен лист жести, посредине разорванный и отогнутый, дабы ассенизаторы не утруждались открывать-закрывать.

…Удел бренного тела – вскрытие и промывка из чёрного шланга на оцинкованной каталке. Все там будем, такие же красивые. И не думайте, что вас встретит апостол Пётр у жемчужных врат – ворота в морге знамениты не этим. Они напоминают заграждение база для скота с дантовским текстом на них: «Оставь надежду всяк, сюда входящий». Впечатление дополнит дворик.

Смерть для нас – не просто страх. А ступор,  оцепенение. Мы не ждали, нас этому не учили. Это было с другими…  Оторопевшие родственники начинают гонку, чтобы побыстрее всё закончить (оторопевшие – от слова «торопиться»). Подписывают в больнице договор о платных медицинских услугах. Санобработка, одевание, венки, обед копачам на кладбище, обильная трапеза… Ничего из перечисленного покойному не надо. Это нужно нам.

Если  уж  государство за­чем-то берётся вскрыть, зашить и помыть покойного, то с ним спорить трудно. Хотя и хотелось бы побережнее с той канализацией. А вот одеть покойного (в старину говорили «обрядить») – забота вообще-то родных и близких. А они обычно стараются дать пять тысяч санитару, чтобы только не видеть весь ужас. Кстати, я бы очень зауважал ту религиозную общину, где увидел бы объявление типа «Поможем одеть  покойного в морге. Обращаться к батюшке (пастору, мулле, раввину)». Может, и цена бы снизилась.

Была традиция читать псалтырь у тела усопшего, книгу мудрую и красивую. Теперь редко. Да и объявлений в храмах с таким предложением не видать. Или просто сидели ночью возле гроба. Горевали, вспоминали доброе.

Но всё ныне по-другому. Ошеломлённых людей встречает договор, где ставится подпись, подтверждающая желание оплатить услуги морга. Распишитесь-оплатите-получите. Дальше – священник и суета поминок. Земля пухом и всё такое. Осталось только памятник заказать. Не меньше соседского.

«Смерти нет», –  говорил Эпикур. Дескать, если ты есть – её нет, а если она есть – тебя нет. Поэтому: наливай, ребята!  Будем есть, пить и веселиться, пока живы. И морга тоже как бы нет. Как говорится, помер Никодим – да и фиг с ним.

Как-то мой друг обратил внимание на покосившийся памятник на окраине кладбища в Атаманской. В этом месте хоронят живших в психоневрологическом интернате. Надпись на камне гласила: «Установлен на средства министерства культуры». Оказывается, здесь нашел последний приют Иван Шмелёв – дирижер, музыкант, педагог, заслуженный учитель РСФСР. Он был награжден орденами Ленина, «Знак Почёта», Трудового Красного Знамени, медалью «За оборону Кавказа». В 15 лет руководил архиерейским хором в Воронеже. В 26 лет, в 1901 г., стал регентом хора кафедрального собора  Сочи. В 1905-м утвержден председателем Русского музыкального общества. Создал Сочинское отделение Русского хорового общества. В 1921 году в своем доме открыл  первую в Сочи музыкальную школу. Иван Александрович вместе с супругой Анной Ефремовной  воспитал 19 сирот и музыкально одаренных детей. В 1963-м после смерти жены государство и «благодарные» дети отправили его, слепого и беспомощного, в Атаманскую.

Недавно в «Единстве» вспоминали о Ф.П. Гончарове, легендарном председателе «Комсомольца». Он умер в 1971 году. Место захоронения Героя Соцтруда и заместителя председателя Президиума Верховного Совета России на станичном кладбище неизвестно. Л.А. Репенецкая, написавшая о Фёдоре Прокофьевиче статью, не смогла отыскать могилку. Не помогли ни архивы, ни старожилы.

Кажется, виноват, как всегда, Пушкин. С советских времён и доныне в школе практикуется подлог с  поэтом. Тот написал:

«Два чувства дивно близки нам,

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

На них основано от века,

По воле Бога Самого,

Самостоянье человека,

Залог величия его».

Так вот. Перед последней строкой кто-то поставил не запятую, а тире. Хотя это был уже не Пушкин, а Вася Пупкин. Дескать, самостоянье человека  – залог величия его. В Интернете и в сочинениях теперь так и пестрят заголовки: «Самостояние – залог величия!». Да, друзья, величие человека не из-за любви, а из-за самостояния. И теперь ему, самостоятельному, глубоко наплевать на отцов-дедов и на иные гробы с пепелищами. Величие человека только в нём самом.

Почувствуйте разницу. Всего-то знак препинания. Но этот подлог  выдаёт нас с потрохами. Как хозяйку определяют по кухне, хозяина – по уборной, так общество определяется отношением к покойным.

М. Стариков.

Ст. Павловская.